|
|
АЛЕКСАНДР ДОЛИН
ИСТОРИЯ НОВОЙ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ В ОЧЕРКАХ И ЛИТЕРАТУРНЫХ ПОРТРЕТАХ
(19)
ТАКАХАМА КЁСИ
Такахама Киёси (литературный псевдоним Кёси, 1874–1959), один из двух основных преемников Сики, почти на шестьдесят лет переживший безвременно почившего учителя, был всегда привержен скорее традиционным эстетическим ценностям, нежели веяниям литературной моды. Выходец из многодетной семьи служилого самурая, наставника фехтования в городе Мацуяма, Киёси с ранних лет познал нужду, когда отец после роспуска самурайских кланов в годы Мэйдзи вынужден был заняться землепашеством. Однако перспектива влачить жалкую участь крестьянина не прельщала честолюбивого и талантливого юношу, питавшего склонность к поэзии.
Знакомство с Масаока Сики, который одобрил первые поэтические опыты Кёси и приобщил его к эстетике хайку, круто изменило жизнь фермера поневоле и толкнуло его на путь литературного творчества. Вместе с Кавахигаси Хэкигото он становится одним из первых и самых преданных учеников Сики, решив целиком посвятить себя творчеству. Недоучившись в школе высшей ступени в Киото, Кёси на время возвращается на родину, в Мацуяма, а затем вместе с Хэкигото отправляется в столицу, чтобы там продолжить дело, начатое Сики.
Переехав в Токио, Кёси на много лет — а фактически пожизненно — становится организатором и вдохновителем сообщества поэтов хайку, сплотившегося вокруг Масаока Сики. Еще в декабре 1895 г. Сики, зная, что годы его жизни сочтены, предложил Кёси стать его официальным преемником на посту главы новой школы хайку, но Кёси отказался, сочтя себя не готовым к подобной миссии. Тем не менее, помогая Сики во всех его начинаниях и замещая его в годы болезни, Кёси фактически постепенно становился координатором и руководителем школы. В январе 1897 года в Мацуяма начал выходить журнал «Хототогису» («Горная кукушка»). В том же году редакция переехала в Токио и главным редактором журнала стал Такахама Кёси (хотя Сики вплоть до своей безвременной кончины в 1902 году старался сам контролировать содержание журнала). Журнал, оставаясь несколько десятков лет детищем Кёси, благополучно пережил эпохи Мэйдзи, Тайсё и Сёва, стал воплощением принципа творческой и родовой преемственности. Уже в восьмидесятые годы XX века школу хайку журнала «Хототогису» возглавила внучка Такахама Кёси поэтесса Инабата Тэйко.
Наряду с поэзией хайку в журнале печатались критические статьи, эссе и прозаические произведения поэтов и авторов, отнесенных к «спонсорам жанра». Так, на страницах «Хототогису» в начале XX века были напечатаны романы прославленного писателя Нацумэ Сосэки, зарекомендовавшего себя также как талантливый хайдзин.
Будучи поэтом-пейзажистом по призванию и мыслителем созерцательного, интроспективного склада, Кёси ревностно отстаивал поэтику сясэй в изначальной интерпретации Сики от нападок и извращений архаистов и новаторов. В русле традиционного стиля «цветов, птиц, ветра и луны», он выдвигает на первый план точность изображения и скупость изобразительных средств, допуская, правда, в виде исключения изменение ритмической семнадцатисложной схемы. Принцип сясэй он сумел приложить и к прозаическим скетчам, названным им сясэй-бун. Свои поэтические опыты, выдержанные в духе привычной пейзажной лирики, напоминающие фотозарисовки с натуры, Кёси называл «моментальные хайку»:
То утонут в цветах,
то блеснут меж стволов сосновых
светлые нити дождя...
Если Сики видел в сясэй непосредственное импульсивное «отражение натуры», подсказанное объективным наблюдением, то Кёси, подчеркивая важность субъективного элемента в хайку, по сути дела ратовал за возврат к истокам классической поэтики. Он безоговорочно признавал необходимость сезонного деления стихов, а также считал совершенно оправданной историческую рубрикацию по темам. Правда, при этом Кёси, отступая от традиции, не возражал против использования китаизированного слоя лексики канго наряду с японским слоем ваго. В собственных сборниках стихов, которым он обычно давал сухие информативные названия типа «Пятьсот пятьдесят хайку», «Шестьсот хайку», «Полное собрание хайку Кёси по годам сочинения» и т. п. — поэт старался придерживаться сезонного деления, группируя трехстишия по разделам «Весна», «Лето», «Осень и «Зима». Интересно, что неукротимый реформатор Сики не возражал против консервативных устремлений своего лучшего ученика, видя, что именно в таком традиционном преломлении дарование Кёси приносит щедрые плоды.
Хайку Кёси его раннего токийского периода, то есть относящиеся ко второй половине девяностых годов, представляют собой большие серии первоклассно выполненных поэтических пейзажных этюдов, зачастую прорабатывающих сходную тему в «простом и ровном» стиле (хэйи тампаку):
тоояма ни
хи-но атаритару
карэ но кана
Дальние горы
солнцем озарены.
Увядшие луга...
***
кура-но янэ ни
хи-но атаритару
новаки кана
Крыша амбара
солнцем озарена.
Осенний вихрь...
***
кири хито ха
хи атаринагара
отиникэри
Павлонии лист —
хоть его пригревало солнце,
сорвался с ветки...
Очарование ранним работам Кёси придает умелое сопряжение мира природы и мира человека. Наряду с «чистыми» пейзажными зарисовками мы найдем немало таких хайку, в которых силы природы служат волшебным источником вдохновения для автора:
хару кадзэ я
тооси итадакитэ
ока ни тацу
Ветер весенний —
набираясь сил для борьбы,
стою на холме...
Это сугубо «личностное» восприятие весеннего ветра чем-то сродни мироощущению Исикава Такубоку. Сам автор так комментировал последнее стихотворение: «Доныне он был вынужден терпеть презрение и насмешки. Но теперь он стоит на холме и ветер, вселяя в сердце волю к борьбе, которой он не в силах противиться, внушает ему, что пришла пора воспрянуть, восстать. Ветер, пробуждающий силы природы к росту, словно поет гимн воле человека к борьбе».
Природа соучаствует в «делах людских», люди черпают энергию жизни из родников природы:
Смотрят издалека
на остатки снега в долине
лесорубы со склонов гор...
***
Вешние воды
заглянули в гости к девчушке,
что живет в низовьях реки...
***
Кажется мне,
будто ласточки в поднебесье
наделены душой...
***
Верно, нам не прожить
без тревоги, без вечной печали
по весне уходящей...
После десяти лет бурной творческой жизни, насыщенной сложением стихов, участием в поэтических собраниях хайку кай, преподаванием и редактированием журнала «Хототогису», Кёси в 1907 году неожиданно объявил о своем уходе из мира поэзии в область прозы и эссеистики, застав врасплох учеников, последователей и читателей. Его решение, очевидно, было во многом спровоцировано успехами извечного друга-соперника Хэкигото, который отвоевывал все новые и новые территории для своих «хайку нового направления», оттесняя все дальше в тень школу «Хототогису». Разлад с другом детства и юности, выразившийся в несовместимости их творческих кредо, тяжело травмировал Кёси. Написав эпитафию на смерть Хэкигото в 1937 году, он попытался вместить в единственное трехстишие обуревавшие его сложные чувства:
Мы часто были близки с Хэкигото, но часто и ссорились
татоурэба
кома-но хадзикэру
готоку нари
Мы с ним как будто
играли всю жизнь в волчок —
то он запустит, то я...
Кёси остро переживал размолвку с другом и временное ослабление позиций своей школы, которую он считал единственно верной. Однако спустя несколько лет, в 1912 году, он вернулся в мир хайку и возглавил движение в защиту традиций «Хототогису». В 1918 году он выступил против необузданного новаторства с программной статьей «Путь, по которому следует развиваться хайку» («Сусумубэки хайку-но мити»), в которой давал оценку всем основным течениям хайку, порицая экстремизм реформаторов и превознося истинное «отражение натуры».
В понимании Кёси «отражение натуры» предполагало максимальный реализм изображения, точность деталей и подлинность нюансов — качества, которые следует отрабатывать «на этюдах», как и положено художнику. Он внушал ученикам необходимость работы «на пленэре» и подготовки эскизов перед началом работы, часто отправляясь вместе с ними на загородные прогулки. Традиция привилась, и «этюды на пленэре» стали неотъемлемой частью ритуала школы «Хототогису» как в индивидуальном, так и в групповом варианте — разумеется, там, где обстоятельства этому благоприятствовали.
Автору этой книги приходилось участвовать (больше в качестве наблюдателя) в сессиях хайку кай, в том числе, например, во всеяпонском турнире хайку школы «Хототогису», проводившемся на священной горе Коя (исторический центр буддийской секты Сингон). Перед началом турнира в первой половине дня всем участникам было предписано отправиться на несколько часов на прогулку в поисках соответствующих образов для нескольких общих тем, которые предстояло затем воплотить в трехстишия.
Кёси вообще выступал против любых умозрительных образов, а также против образов социальной направленности, утверждая, что сила хайку — в древней традиции, возросшей из единения с природой. Он ссылался при этом непосредственно на слова Басё из знаменитого вступления к дневнику «Рукопись из заплечного мешка» («Ои-но кобуми», 1691): «Роднит все виды искусств следование природе и умение сдружиться с четырьмя временами года. Ничего другого не видит художник, кроме цветов, ни о чем ином не помышляет он, кроме луны. Если же человек видит в жизни не цветы, он подобен варвару. Если в глубине души помышляет он не о луне, значит, он ничем не лучше птицы и зверя. Говорю вам: очиститесь от варварства, отриньте нравы птиц и зверей; следуйте Природе, вернитесь к естеству». В 1926 г. Кёси прямо заявил, что цель хайку заключается в воспевании «цветов, птиц, ветра и луны» (катёфугэцу), недвусмысленно апеллируя к древнему жанру пейзажной живописи и поэзии, пришедшему в средневековую Японию из танского и сунского Китая. Этот «манифест консерватора» вызвал взрыв критических нападок со стороны реформаторов всех мастей, считавших, что миссия хайку отнюдь не должна ограничиваться картинками цветов и птиц.
Но не будем забывать, в каких условиях Кёси выступил со своей программой творческого эскапизма. Япония бурлила классовыми столкновениями. После Великого кантоского землетрясения 1923 года, сопровождавшегося репрессиями против коммунистов и корейского этнического меньшинства, в обществе резко усилилась социальная напряженность. Писатели Движения пролетарской литературы звали народ на баррикады. Левоанархисты в мрачных гротескных образах воспевали кровавую зарю новой жизни. Авангардисты как в киндайси, так и в хайку штурмовали Олимп буржуазного искусства, пытаясь принести старых мастеров в жертву своим оригинальным эстетическим концепциям. Между тем в недрах истеблишмента уже вызревали гроздья расового и этнического гнева, которые вскоре должны были повести солдат империи на завоевание Восточной Азии — с текстами воинственных виршей на устах. Эти вирши предстояло сложить поэтам танка и хайку, объединившимся в Ассоциацию помощи трону.
Кёси, много лет возглавлявший магистральное течение в хайку, лучше других понимал, какие опасности грозят традиционным поэтическим жанрам, если они будут отданы на откуп новаторам всех мастей, а также идеологам правого и левого толка. Единственным средством уберечь поэзию от растерзания была ее консервация в жанре «цветов, птиц, ветра и луны». И действительно, некоторым поэтам «Хототогису» во главе с Кёси удалось избежать всеобщей патриотической истерии военных лет, сохраняя относительный нейтралитет и занимаясь любимым делом.
Концепция Кёси оказалась привлекательна для тысяч любителей хайку, которые с недоверием относились к экспериментам модернистов, склоняясь к проверенной веками классике. К тому же под руководством Такахама Кёси журнал «Хототогису» проводил линию на последовательную демократизацию жанра, намеренно снижая планку для стихов, присланных в редакцию. Поскольку в представлении Кёси сложение хайку было призвано «очистить от варварства и вернуть к естеству» массы соотечественников, качество стихов отступало на второй план по сравнению с общим очистительным эффектом, которого следовало ожидать от наращивания количества. Индивидуальное дарование поэта снова, как и во времена авторов «цукинами», должно было рассматриваться лишь в контексте единого гуманистического потока лирики природы. Двойственность такого подхода была очевидна, поскольку он обеспечивал приоритет посредственности над талантом в мире «равных возможностей». Тем не менее идеи «Хототогису» были восторженно приняты в послевоенной Японии, остро нуждавшейся в демократической литературе, способной оздоровить нацию, дать ей гуманистическую подпитку в русле древних традиций. Хайку быстро выплеснулись за границы профессиональных журналов и объединений, превратившись в литературный спорт десятков и сотен тысяч рабочих, служащих, крестьян, работников сферы сервиса. Еще через несколько лет хайку, подобно цунами, докатились до берегов Америки, Европы, Западной Азии, преображаясь в международный поэтический хэппенинг, поддержанный всем прогрессивным человечеством. Немалая заслуга в этом волшебном превращении старинного жанра принадлежит лично Такахама Кёси.
Однако, как нередко бывало в истории новой поэзии танка и хайку, декларации и манифесты Кёси далеко не всегда отражали истинный характер его собственного творчества, которое, в силу таланта автора оказывалось шире, глубже, значительней обыденных зарисовок природы. Человеческое начало, выраженное в хайку Кёси со щемящей откровенностью эмоций, роднит их с лучшими произведениями Басё, Кёрай. Исса:
тэмари ута
канасики кото о
уцукусику
Мячик на нитке.
Мотив этой песенки грустной —
до чего же мил...
Образ хайку воскрешает детские воспоминания поэта о том времени, когда он сам играл в ручной мячик на нитке, напевая ту же грустную песню.
Ностальгическая нота звучит во многих стихотворениях Кёси, которые чисто условно отнесены ко временам года по наличию «сезонного слова»:
Мимо порта родного
в сиянье полной луны
на корабле плыву...
***
Грущу о былом —
в обрамленье ирисов алых
журчащий ручей...
***
О как дорога мне
росистая эта трава!
Вспоминаю былое...
Лирика природы в интерпретации Кёси редко воплощает его идеал картины «цветов и птиц», оставаясь в русле философской гуманистической традиции поэзии Басё и его школы. Так, несколько стихотворений на классическую тему (дай) об осеннем празднике Бон, связанном с обычаем поминовения предков и ритуальными плясками, выливаются в размышления о превратностях жизни:
Навещаю погост.
О, как же малы и невзрачны
могилы предков!..
***
Мох зеленый примят —
видно, кто-то здесь поскользнулся.
Кладбищенская дорожка...
***
Напев плясовой —
о житейских делах немудреных
поется в песне...
Также и другие «сезонные образы» часто несут в себе нечто большее, чем моментальная пейзажная зарисовка:
Кончается осень.
В ясном свете луны замечаю,
как постарел мой гость...
***
Ставлю вещи на свет
и смотрю, как рождаются тени
в полдень осенний...
***
Вот и ты познаешь
печаль, что извечно сокрыта
в осени уходящей...
«Автопортретом поэта в старости» считается его знаменитое трехстишие об осеннем ветре. Комментируя это стихотворение, Кёси писал: «Я сейчас сам для себя истина в последней инстанции. Сорокалетние гордятся своим возрастом, пятидесятилетние своим, а шестидесятилетним остается гордиться своими годами»:
акикадзэ я
кокоро хагэситэ
кути гомору
Ветер осени —
тяжко нынче на душе
и уст не разомкнуть...
Такахама Кёси прожил свой век достойно и оставил в наследие потомкам сокровище, которое он сумел сберечь в бурные годы «революции искусства», классовых битв, милитаристского психоза, патриотического угара, чужеземной оккупации, послевоенного хаоса и разрухи, демократического возрождения и нарождающегося консюмеризма — чистую, незамутненную традицию хайку. Среди его единомышленников, друзей, учеников и последователей, исповедовавших доктрину общества «Хототогису», числятся лучшие хайдзин минувшего века.
МУРАКАМИ КИДЗЁ
В плеяде разнообразных дарований, объединившихся вокруг журнала Кёси «Хототогису», оказался один скромный немолодой полуглухой судебный писец из городка Такасаки. Отец десяти детей, он много лет жил в страшной нищете и убожестве, пока наконец не был отмечен судьбой и не занял свое место на скрижалях истории литературы.
Самый старший по возрасту из учеников Кёси, Мураками Сётаро (принявший впоследствии псевдоним Кидзё, 1865–1938), был родом из семьи самурая и мечтал о военной карьере. Он уже дослужился до первых чинов, когда тяжелая травма, приведшая к частичной потере слуха, заставила его уйти со службы и зарабатывать на пропитание конторской работой. Он был дважды женат, имел множество детей и не имел средств на их пропитание. Семья жила впроголодь. Будущее было беспросветно. Единственной отдушиной в жизни Кидзё оставалось сочинение хайку, к которым он пристрастился, прочитав в молодости стихи и эссе Сики. Он даже успел обменяться с мэтром письмами и получить благословение на творчество.
Однако сделать карьеру в мире хайку с его жесткой иерархией и суровой конкуренцией было значительно труднее, чем в армии. Печатая понемногу стихи в «Хототогису», Кидзё оставался одним из сотен «рядовых» поэтов, до которых никому нет дела, кроме ближайших друзей и родственников. Все изменил случай: турнир хайку, проходивший в Такасаки в 1913 году под председательством самого наставника Кёси и Найто Мэйсэцу. Рефери присудили первый приз поэту Мураками Кидзё за трехстишие:
хякусё ни
хибари агаттэ
ё акэтари
Для крестьянина
жаворонок ввысь взлетел —
значит, рассвело...
Почетная награда сразу же снискала Кидзё широкое признание и обеспечила учеников. Постепенно его ужасное материальное положение начало выправляться. Воодушевленный успехом, Кидзё писал все новые и новые стихи, по многу строф в день. Это были его лучшие хайку, в которых концепция «отражения натуры» получила неожиданное и оригинальное воплощение. Критик Осуга Оцудзи сравнивал Кидзё с Кобаяси Исса, имея в виду необычайную симпатию обоих к слабым, больным и несчастным существам (с которыми авторы, скорее всего, отождествляли себя). И действительно, в поэзии Кидзё тема сострадания слабым занимает важнейшее место, определяя гуманистический характер его творчества на протяжении всей эпохи Тайсё.
харудзаму я
буцукари аруку
мэгура ину
Холода весной.
Натыкаясь на все по пути,
бредет слепой пес...
Лирика первого сборника поэта «Собрание хайку Кидзё» («Кидзё ку-сю», 1917) проникнута особым духом соучастия к сирым, убогим и увечным, каковым Кидзё, очевидно, до сей поры себя и ощущал:
хару-но ё я
то о какомииру
мэгуратати
Весенняя ночь —
собралось у фонаря
несколько слепых...
Мироощущение поэта лучше всего передает его известное трехстишие:
ё о коотэ
хито о осоруру
ёкан кана
Люблю этот мир,
побаиваюсь людей.
Весенний холодок...
Апофеозом темы сострадания и соучастия считается хайку Кидзё о пчеле:
фуюбати но
синидокоро наку
арукикэри
Пчела зимой
не найдет никак себе места, чтоб там умереть —
бредет куда-то...
Такахама Кёси, похвалив трехстишие, заметил: «Немало и в человеческом сообществе людей, что так же бредут куда-то. А уж вся прочая живность, кроме людей, и подавно к тому приходит...».
Многие стихотворения Мураками Кидзё периода расцвета его дарования отличаются необычайной четкостью, афористичной яркостью образа — что опять-таки роднит его поэзию с Кобаяси Исса и традицией Басё.
дзансэки я
гоо-гоо то фуку
мацу-но кадзэ
Последний снег.
«У-у, у-у!» — завывает
ветер в кронах сосен...
Следующее трехстишие Кидзё является просто перифразом известного хайку Басё:
фую-но хи я
маэ ни фусагару
оно га кагэ
Зимний денек.
От меня вперед протянулась
моя же тень...
Сравним у Басё:
Еду на коне,
а тень моя рядом мерзнет
в зимний денек...
Стихотворения Кидзё не только выдержаны в стиле сясэй, но и наполнены глубоким философским смыслом, который органически обогащает и расширяет обыденный образ:
икикавари
си ни кавариситэ
уцу та кана
Возрождение жизни
и перерожденье к смерти —
мотыжат поле весной...
В хайку заключена идея вешнего обновления природы, прихода новой жизни и отмирания старого. Здесь же можно найти и метафору «зерна, умирающего, чтобы возродиться», и метафору воскрешения человеческого духа в извечном труде земледельца.
В дальнейшем, избавившись от нищеты и набрав учеников, Мураками Кидзё открыл свою школу, в которой много лет преподавал поэтику сясэй. Однако его собственные стихи со временем потеряли былую силу и гуманистический пафос, превратившись в довольно обыденную лирику природы. Читателям же последующих поколений остались замечательные стихи, рожденные скорбящим и сострадающим сердцем нищего поэта:
кохаруби я
иси о камииру
ака томбо
Ясной осени дни!
Укусить пытается камень
красная стрекоза...
***
хамагури ни
судзумэ-но мурэ ари
аварэ кана
Моллюска в ракушке
воробьиная стайка клюет —
ну не жалко ли?!...
ИИДА ДАКОЦУ
Иида Такэдзи (литературный псевдоним Дакоцу, 1885–1962) родился в префектуре Яманаси, в семье богатого помещика, где исстари царил дух уважения к литературе. Он рано увлекся стихами, зачитывался сочинениями Басё и начал писать хайку с десятилетнего возраста, мечтая стать поэтом. Хотя Такэдзи, как старший сын в семье, должен был унаследовать хозяйство и остаться в провинции навсегда, с разрешения отца в 1905 году он отправился в Токио и по призванию поступил на филологический факультет университета Васэда, где познакомился с Вакаяма Бокусуй, Токи Дзэммаро и другими будущими светилами поэтического мира. Пробуя силы в синтайси и в прозе, он в конце концов сосредоточился на сложении хайку и вскоре был представлен самому мэтру Такахама Кёси, преемнику Сики и признанному лидеру в мире хайку.
Кёси с самого начала по достоинству оценил способности молодого поэта, которому старался передать свое видение мира природы. Дакоцу публикует свои первые серьезные стихи в журнале «Хототогису» и через некоторое время становится полноправным (самым юным по возрасту) членом созданного Кёси элитарного поэтического клуба «Сердце, отданное хайкай» («Хайкай сансин»). Его творчество раннего периода целиком развивается в русле концепции «отражения натуры». Он публикует свои трехстишия во всех ведущих газетах и журналах, особенно в рубрике «Народные хайку» газеты «Кокумин симбун», которой заведовал Кёси, а в дальнейшем его ученик Мацунэ Тоёдзё, завоевывая все большую популярность среди собратьев по кисти. Правда, этим стихам еще недоставало простоты, естественности и внутренней мощи, свойственных поздним произведениям Дакоцу. Такахама Кёси, называя эти хайку «стихами прозаика», заметил о работах, относящихся к токийскому периоду его творчества: «Видимо, главная причина в том, что он получил то же образование, что и его сотоварищи по университету Васэда, которые сейчас зарабатывают себе репутацию как прозаики». Прислушиваясь к критике, Дакоцу упорно работал над стилем.
Неожиданно для всех Кёси заявил о своем уходе из мира хайку с намерением целиком обратиться к прозе. С этим событием совпало обращение семейного клана Иида к наследнику с просьбой вернуться в Яманаси для исполнения своих обязанностей по хозяйству. Поколебавшись, в 1909 году Дакоцу принимает требование родственников, сворачивает дела в Токио и, простившись с друзьями, надолго уезжает в провинцию. С этого момента начинается долгий период его жизни наедине с природой, нашедший отражение в сотнях и тысячах прекрасных стихов. Когда пять лет спустя до него дошли вести, что его учитель Кёси снова вернулся к сложению хайку, он уже не помышлял о столичной жизни, всерьез считая себя певцом гор и вод:
ооэдо-но
мати ва нисики я
куса каруру
В столице Эдо
улицы блещут парчой —
а здесь трава увядает...
Тем не менее его связь с Кёси и былыми друзьями не прервалась, а в обновленный журнал «Хототогису», который вновь превратился из «общего» литературного журнала в поэтический, рекой потекли новые трехстишия Дакоцу из деревенской глуши. Восторженные комментарии критиков вызвало, например, такое хайку:
имо-но цую
рэндзан кагэ о
тадасю су
Листья таро в росе.
Отчетливы силуэты
отдаленных гор...
Согласно комментаторской традиции, поэт дает здесь сочетание «ближней перспективы» (роса на листьях таро, или батата) и дальней (контуры гор вдалеке). Однако правильнее было бы истолковать этот образ по-другому: капли росы на листьях батата четко отражают дробящийся на множество кадров контур горной гряды. В таком прочтении хайку еще более заслуживает похвал, которыми осыпают его Ямамото Кэнкити и другие критики.
Дакоцу в подобных стихах предстает мастером художественного решения темы, создавая колоритные живописные композиции:
Кругла, как сама луна,
наползает темная туча
на лунный лик...
***
Начало весны.
Фонарей мерцанье сквозь дымку
над пирующими в саду...
***
Новолуние.
Играет месяцу мальчик
на пастушьей дудке...
Поэзия Иида Дакоцу, с которым они никогда лично не виделись, оказалась необычайно близка Акутагава Рюноскэ. В прочувствованном очерке «Иида Дакоцу» («Иида Дакоцу си», 1924) Акутагава писал: «Однажды я разговорился с неким молодым человеком, который мне рассказал, что однажды встретился на собрании общества хайку с Дакоцу. При этом он заметил, что Дакоцу “не в меру заносчив”. Я же немедленно проникся к Дакоцу теплым чувством — возможно, потому что и сам заносчив, так что, мне показалось, возможно, мы просто мыслим с ним одинаково...». И действительно, в хайку Акутагава Рюноскэ чувствуется прямое влияние стиля Дакоцу:
Какая теплынь!
Вощу тычинки и пестик
искусственного цветка...
***
Осенний день.
Через изгородь нависают
плоды бамбука...
***
На лужайке в саду
обступили вплотную дорожку
азалии цветы...
***
Вешние дожди.
Хворост, весь в зеленых листочках,
Сложен под застрехой...
В 1927 г., узнав о самоубийстве гениального писателя, Дакоцу отозвался на это печальное событие стихотворением:
Глубоко скорблю о безвременной кончине Акутагава Рюноскэ
тамасии но
татоэба аки-но
хотару кана
Душа человека...
С одним лишь сравнима она —
светлячок осенний...
Жизнь в провинции обогатила палитру Дакоцу всеми красками природы и придала его поэзии ту первозданную витальность, к какой могли лишь стремиться многие поэты хайку, обитавшие в большом городе:
Заметки в горной хижине
Где-то вдали
свищет ветер по падям лесистым.
Таянье снега...
***
Сквозь зимнюю мглу
Клекот коршуна в отдаленье.
Гора Иоэ...
***
В корзинке плетеной
пурпур жаркого бабьего лета —
полевые цветы...
Первый авторский сборник Дакоцу «Приют в горах» («Санро-сю») вышел только в 1932 году. За ним последовали новые книги: «Волшебная поляна» («Рэйси», 1937), «Эхо в горах» («Санкё-сю», 1940) и многие другие. Последний сборник хайку Иида Дакоцу увидел свет в год смерти поэта.
Хайку Дакоцу — вершина утонченной поэзии «отражения натуры» во всех своих разновидностях: от пейзажных зарисовок до философских обобщений. В ней соблюдены все правила классической поэтики ваби и саби. «Сезонные слова» неизменно привязывают тему ко времени года, грамматика и лексика остаются в основном в пределах старописьменного бунго. Тем не менее об эпигонстве, о перепевах старого в этой поэзии не может быть и речи. Образы стихов подобраны и прорисованы настолько индивидуально, что спутать «романтический реализм» Дакоцу с другими авторами почти невозможно:
Цикаду поймал.
Взглянул ей в глаза и понял —
подходит осень...
***
Мокнут могилы.
Павлониям впору цвести —
так тепла земля на погосте...
***
Осенние звезды —
иссиня-зеленый свет
над горным пиком...
При том, что поэтическое мастерство Дакоцу, безусловно, раскрывается прежде всего в жанре пейзажной лирики с сезонной окраской, он также с необычайной теплотой выписывает картины крестьянского быта, которые в традиционной рубрикации хайку относятся к разделу «дела людские»:
Чистит пашню к весне,
посадив на закорки младенца,
крестьянка в поле...
***
Сын дровосека
фазаний манок мастерит.
Дни поздней весны...
***
Бататы пекут —
над костром полевым бездонна
лазурь небес...
***
Вечер поздней весной.
Дровосек размышляет о чем-то
на свежесрубленном пне.
***
Весенняя пахота.
Бич взвивается в отблеске лунном.
Крепчает ветер...
В отличие от многих своих современников и собратьев по цеху, Дакоцу не остался в памяти поколений поэтом эпохи Тайсё. Его дарование с возрастом развивалось и зрело, достигнув высшей точки, вероятно уже в сороковые — пятидесятые годы.
В новогоднюю ночь слушаю колокол на горе Минобэ
Во мраке ночном
от долины к долине сквозь вьюгу —
колокольный звон...
***
Коршуны, чайки,
паруса туманом укрыты —
картина порта...
***
Взгорье мирно спит.
Ночные цикады умолкли.
Фудзи в поднебесье...
Заслуга Иида Дакоцу состоит в том, что он сумел использовать неисчерпаемое богатство традиции хайку, не опускаясь до подражания и развивая возможности, заложенные в древней поэтики на основе принципа сясэй, открытого Масаока Сики. Он пошел вслед за Такахама Кёси, но продвинулся дальше учителя, придав сезонной тематике удивительную экспрессивность и силу звучания. Его поэзия и сегодня остается образцом чистейшей лирики Нового времени.
Печатается с любезного разрешения автора и издательства «Гиперион» по тексту книги «История новой японской поэзии» в 4 тт. СПб., «Гиперион», 2007.
Постоянный адрес этого материала в сети интернет –
http://ru-jp.org/dolin_19.htm
Постоянный адрес следующей страницы в сети интернет –
http://ru-jp.org/dolin_20.htm
Постоянный адрес первой страницы книги
http://ru-jp.org/dolin.htm
##### ####### #####
OKNO V YAPONIYU 2007.04.27 / DOLIN_19
http://ru-jp.org
ru-jp@nm.ru
##### ####### #####
|
|