|
|
ЯПОНСКАЯ ТРАДИЦИОННАЯ ОДЕЖДА И КЛАССИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Литература является важным источником, благодаря которому мы можем узнать о жизни японцев минувших эпох. Придворные составляли исторические хроники, поэтические антологии, писали романы, в которых часто упоминался костюм и связанные с ним обычаи и традиции. С другой стороны, литература вдохновляла художников на создание сюжетного декора одежды. Так проявлялось взаимное влияние и обогащение - мотивы классической китайской и японской прозы и поэзии пронизывали орнаментику костюма, а описания одежды в свою очередь украшали страницы литературных произведений.
В период Хэйан костюм играл чрезвычайно важную роль в обществе. Ранговая система, установленная в предшествующие века предполагала строгое соблюдение регламента в одежде. Цвета костюма и его составляющие части были прописаны в законах и все установления неукоснительно соблюдались. Несмотря на то, что в кодексах были указаны ограничения, касающиеся только мужского костюма, женщины должны были соблюдать эти правила либо по рангу отца, либо по рангу мужа. Ансамбли женского платья были описаны в отдельных трактатах для придворных дам. Одно из самых известных подобных сочинений - 'Наставления Минамото Масасукэ о придворном платье'. Этот трактат был написан Масасукэ, непревзойденным знатоком хэйанского придворного этикета, для Фудзивара Таси, которая оказалась под пристальным вниманием двора, т.к. дважды становилась женой наследника престола. 'Наставления' использовали при дворе вплоть до эпохи Эдо, настолько гармоничными были цветовые сочетания, предложенные Масасукэ [Dalby, 2001, с. 240].
В период Хэйан китаизированное платье приобрело национальные черты и появилось чисто японское эстетическое сознание. Многослойные объемные одежды стали одним из важных средств украшения и самореперезентации. Жестко ограниченный рамками законов, костюм должен был соответствовать сезону, социальному положению, событию и при этом отражать индивидуальность человека. По новым эстетическим традициям одежда стала деталью оформления интерьера, поэтому ее либо развешивали на специальных рамах, либо обязывали фрейлин присутствовать в покоях. Кроме того, демонстрация своих нарядов была важной частью придворного этикета. 'Когда нижний край церемониального занавеса в покоях танцовщиц был закатан кверху и подвязан, рукава придворных дам пролились из-под него потоком' [Сэй Сёнагон, 1988, с. 113]. В этой сцене из 'Запискок у изголовья' одна из аристократок сокрушалась, что узел на ее поясе расслабился и она попросила помощи завязать его снова. Это наглядно показывает, насколько важно было выглядеть безупречно. Кроме того, дама не могла сама завязать пояс, потому что объемные одеяния просто не позволяли свободно двигаться и даже если бы она сделала это самостоятельно, то тогда разрушилась бы форма уже уложенных складок одежды.
Аристократки не могли на людях показывать свое лицо и на всех приемах сидели за ширмой либо за бамбуковой занавеской, поэтому о красоте женщины, богатстве ее внутреннего мира, о чертах ее характера судили обычно по ее умению одеваться и слагать стихи, а о ее внешности чаще всего ходили только слухи. Сэй Сёнагон так описала один из осенних нарядов придворной дамы: 'Дама казалась настоящей красавицей…на ней была нижняя одежда из густо-лилового шелка, матового, словно подернутого дымкой, а сверху другая - из парчи желто-багрового цвета осенних листьев, и еще одна из тончайшей прозрачной ткани. Пряди ее волос, волнуемые ветром, слегка подымались и вновь падали на плечи. Это было очаровательно… Да, она умела глубоко чувствовать!..' [Сэй Сёнагон, 1988]
Цвет стоял особняком и представлял особый огромный пласт культуры в эпоху Хэйан, который влиял на одежду, предметы обстановки, поэзию и прозу. Цвет выражал целый комплекс отношений и ассоциаций, который условно можно представить следующей связкой 'событие-человек-сезон- природа'. В 'Записках у изголовья' приводится следующее описание одежды юноши из процессии главной жрицы храма Исэ: 'Поверх своих цветных (желто-зеленых прим. авт.) одежд люди эти небрежно, только для вида, набросили белые. Словно перед нами появилась живая изгородь, усыпанная белыми цветами унохана. Казалось, в ее сени должна притаиться кукушка' [Сэй Сёнагон, 1988, с. 225]. Унохана цветет ранним летом крупными белыми цветами и сочетание белого на зеленом было названо по имени этого цветка. Такие одежды носили придворные низкого ранга, поэтому говоря об одном, сразу вспоминалось другое 'цвет-цветок-сезон-человек'.
Кроме того, цвет одежды зависел от социального положения и возраста человека. Так, например, Мурасаки Сикибу писала в своем дневнике: 'Поскольку же монахиня вырастила ее одна, без матери, наряды девочки и теперь не отличались яркостью, она носила розовые, светло-лиловые, светло-желтые гладкие платья' [Мурасаки Сикибу, 1997]. Дети и молодые люди, воспитывавшиеся в монастырях или потерявшие родителей, не могли одеваться ярко. Старики и люди без звания носили не узорчатую, гладкую одежду.
По обрядам, связанным с беременностью и родами, женщины должны были носить определенные одеяния. За несколько дней до родов покои, где находилась будущая мать, завешивали внутри белой тканью, и все, кто был в этой части дворца, надевали белые одежды. Мурасаки Сикибу писала о приготовлениях к рождению ребенка во дворце: 'Еще не наступил рассвет 10-го дня, как покои государыни уже преобразились, а сама она перебралась на помост, закрытый белыми занавесями' [Мурасаки Сикибу, 1997, с. 41]. Такое белое убранство дома меняли только на 100-ый день после рождения.
Культура многослойности - один из ярчайших примеров использования природных метафор. Рафинированная придворная культура облагородила в крайней степени все, в том числе и саму природу. Она стала ассоциироваться не с дикой естественностью, а с некой упорядоченной системой, созданной самой аристократией. Литературная традиция зафиксировала определенные образы природы, которые отныне стали устойчивыми и неизменными на многие века. Ценилось умение сочетать уже имевшиеся образы, а не создавать новые. В костюме происходило то же самое. И поэзия, и одежда были пронизаны аллюзиями к более крупным известным литературным произведениям. Без этой литературно-эстетической системы хэйанская культура существовать просто не могла, как без воздуха [Dalby, 2001, с. 245].
В 'Повести о Гэндзи' Мурасаки Сикибу насчитывается более 200 действующих лиц, одежда многих из них описана автором. В дневнике Мурасаки Сикибу есть много описаний костюмов придворных дам: 'Короткая накидка была украшена узором из сосновых шишек, а на белом шлейфе - бледно-голубыми нитками был вышит берег моря. Пояс - из тонкой ткани с узором китайских трав. На шлейфе Косёсё блестящей серебряной нитью были вышиты осенние травы, бабочки, птицы' [Мурасаки Сикибу, 1997, с. 52].
Мужские портреты в литературе встречались не часто, но они вызывали такое же восхищение у авторов, как и женские: 'Куродо шестого ранга. Несмотря на свой невысокий чин, он великолепен! Подумать только, куродо вправе носить светло-зеленую парчу, затканную узорами, что не дозволяется даже отпрыскам самых знатных семей!..' [Сэй Сёнагон, 1988, с. 110].
К сожалению, в классической японской прозе почти никак не отразился народный костюм и одежда низких слоев средневекового общества, однако упоминается довольно много обычаев того времени, относившихся к костюму, которые соблюдали в обществе.
Некоторые представления о жизни крестьян дают следующие отрывки из поэтической антологии 'Манъёсю'.
В платье скромном и простом
Из дешевого холста
С голубым воротником,
Дома пряла и ткала
Все как есть она сама!
Даже волосы ее
Не знавали гребешка,
Даже обуви не знала,
А ходила босиком,
Несмотря на это все,
Избалованных детей,
что укутаны в парчу,
Не сравнить, бывало, с ней!
[Манъёсю, 1987].
Женщины и девушки проводили много времени за отбеливанием, окрашиванием тканей. Коллективные занятия имели не только практическую, но и социальную значимость: происходил обмен знаниями между поколениями. Кроме того, был распространен обычай, когда молодые люди тайком приходили понаблюдать за девушками и таким образом выбирали себе невест.
На горе Цукуба,
Может, выпал снег?
Или нет, не он белеет там вдали?
Это, верно, милая моя
Для просушки расстелила полотно
[Манъёсю, 1987, с. 85].
На основе древних обычаев сложился комплекс верований, связанных с одеждой, который окончательно оформился к концу IX в. Многочисленные упоминания этих традиций сохранились в средневековой поэзии, в антологиях 'Манъёсю' и 'Кокинвакасю'.
Чтобы всегда любить и помнить друг друга в разлуке, люди обменивались нижней одеждой или окрашивали одежду в какой либо цвет на память, обычно в красный или красно-лиловый (мурасаки).
Одежду, что в знак памяти дала
Моя любимая,
Я вниз надену,
До дня, пока вдвоем не буду с нею,
Одежду эту не сниму.
[Кокинвакасю, т. 3, 1995, с. 147].
Существовал обычай класть друг другу в изголовье свои рукава, поэтому во время разлуки считалось, что, если положить себе под голову вывернутый рукав, то приснится любимый человек.
Каждой ночью, как ложусь,
В изголовье я кладу
Белотканый твой рукав…
И нет ночи ни одной,
Чтоб не видел я во сне
Милую мою жену
[Манъёсю, 1987, с. 107].
Обычай махать вслед уходящему человеку есть у многих народов, а чтобы фигуру было лучше заметно издалека, в Японии махали рукавом, вместо европейского платка. Если же хотели, чтобы кто-то поскорее вернулся, то выходили на обозреваемое место с отогнутыми рукавами.
…Все стоишь ты у ворот,
Прислонившись,
И зовешь,
Отгибая рукава
[Манъёсю, 1987, с. 99].
Иду полями нежных мурасаки,
Скрывающих лиловый цвет в корнях,
Иду запретными полями,
И может стражи замечали,
Как ты мне машешь рукавом
[Манъёсю, 1987, с. 138].
Японцы верили, что одежда способна менять не только внешний облик человека, но и его дух. В сказке 'Повесть о старике Такэтори' приемная дочь дровосека должна была вновь вернуться на луну, откуда она прилетела. Для этого ей необходимо было переодеться в лунное платье, надев которое Кагуя-химэ стала бы похожей на всех лунных жителей и забыла обо всем, что с ней происходило на Земле. Без этой одежды она не могла подняться на небо. В театральных представлениях Кабуки и Но широко используют прием с быстрой сменой одежды, когда необходимо показать скрытую сущность героя.
Пояс химо с древних времен имел особое значение. Иероглифы, которыми записывалось это слово гласили, что это 'священная вещь, прикрепленная к юбке мо'. Пояс был частью верхней одежды, но постепенно стал принадлежностью нижней, а узел на нем приобрел значение охранителя души. Считалось, что он связывает человека с богами. Вместе с традицией скрывать пояс химо от посторонних глаз появился оби - более широкий пояс, который служил украшением одежды [Мотои, 1969, с. 38].
О значении химо можно судить хотя бы по тому, что в 'Манъёсю' есть около 200 стихов, в которых упоминается пояс и связанные с ним традиции. Пояс был личной вещью, и его никому не показывали кроме мужа или жены. Влюбленные дарили друг другу пояса, сделанные своими руками, веря в то, что этим они связывают свои души. Расставаясь, супруги завязывали друг другу пояс и клялись сохранять верность до возвращения.
…Не развязывал я шнур,
В одиночестве я жил…
[Манъёсю, 1987, с. 111].
С другой стороны сюжеты литературных произведений находили отражение в том числе в декоративно-прикладном искусстве и одежде. Достаточно посмотреть на орнаменты костюма и станет понятно, какая поэзия и проза была популярна среди людей разных социальных слоев в разные периоды японской истории. Сами узоры можно разделить условно на три типа: в орнаменте могли доминировать иероглифы и азбука, предметы, символизирующие сюжет и, наконец, непосредственно персонажи произведений.
В 7-8 вв., когда японцы активно заимствовали культуру с материка, орнаментальная традиция в этот период была общей для всего региона Азии, т.к. она распространялась по Великому шелковому пути. В Японии сохранилось много образцов узоров пришедших из южной и средней Азии, а так же их корейские и китайские интерпретации. На одежде японцев появлялись мотивы китайских мифов и буддийских притч. Сказочные животные и растения изображали на одежде в надежде получить ту силу, которая приписывалась этим объектам. Дракона, который считался самым могущественным животным, изображали на одежде и утвари императора. Легенда о Хорайсан - обетованной земле, где живут просветленные мудрецы, была одним из сюжетов вышивки на шлейфах придворных дам. Этот мотив изображали в надежде попасть однажды в райский мир [Намики, 2006, с. 14].
В период Хэйан шло формирование традиционной японской культуры с яркими региональными особенностями. В литературе произошел переход от китайских стихов к ямато-ута (вака), родилась проза такая, как 'Повесть о Гэндзи', которая описывала быт аристократии. В изобразительном искусстве также наблюдался отход от китайской тематики и авторы обратились к бытовым обыденным сюжетам. Начался активный процесс выражения японского эстетизма доступными декоративными средствами.
Создателем и проводником этой новой эстетики стала придворная аристократия, и наслаждение литературой и искусством было практически недоступным для простолюдинов. В народе все так же бытовали мифы и народные песни, которые пока не находили широкого отражения в орнаменте в связи с низким уровнем технологий производства тканей в крестьянской среде.
Благодаря появлению азбуки стихи и прозу стали писать каной, а не только иероглифами. Тонкая изящная вязь букв и иероглифов вплеталась в орнамент, в котором были зашифрованы стихи или сюжеты прозы, и дополняла его смысл. Этот декоративный прием был назван асидэ - 'ростки тростника'. Название появилось в связи с тем, что сначала буквы стилизовали под травянистые растения и цветы, однако в дальнейшем их 'прятали' и в ветвях деревьев, и в потоках воды, скалах, очертаниях животных и предметов. Зрителю предлагалось найти в узоре слова, добавить их к увиденному изображению и отгадать литературное произведение, которое послужило основой орнамента. Прием асидэ был популярен до эпохи Эдо. По мере того, как увлечение поэзией распространялось среди народа, тем асидэ становились проще и стилизованнее, доходя порой до совсем символичных намеков и почти неузнавемых букв. Тем не менее знатоки наслаждались поэтическим миром декоративного искусства [Намики, 2006, с. 34].
Следующий декоративный прием, связанный с литературой - утамакура. В поэзии определенные слова связывались с конкретными образами, что и получило название утамакура. В узорах одежды появлялись устойчивые сочетания орнаментов, которые напоминали обычно о какой-либо известной местности. Например, сочетание красных листьев клена и водного потока ассоциировалось ни с чем иным, как с рекой Тацута. Одна из известных танка об этой реке принадлежит Аривара-но Нарихира:
Нет, даже век богов
Не ведал такого чуда!
На реке Тацута
Алые листья кленов
Узором заткали волну.
[Кокинвакасю, 1995, т. 2]
Так же в стихах была воспета красота цветущей сакуры в долине Ёсино, поэтому это место символично изображалось как уходящие вдаль деревья цветущей вишни. Гора Фудзи, благодаря поэзии, была неотделима от снега, а изображение сосен на берегу моря и ворот тории напоминало о местности Сумиёси, где находилось одно из любимых мест поломничества аристократов. Тем не менее в итоге получалось, что если зритель не знал исходного стиха и ассоциации, то для него орнамент оставался лишь орнаментом.
В период Муромати (14 - 16 вв.) китайская литература получила распространение среди сумурайства и далее в период Эдо (17 - 19 вв.) в городской среде. Популярными были орнаменты, основанные на сюжетах 24 притч, в которых воспевались конфуцианские добродетели. Предметы, символизировавшие сюжет каждой притчи, постепенно приобретали собственный смысл, связанный с ее содержанием, и в дальнейшем применялись отдельно. В орнаменте часто использовали четыре растения - хризантема, слива, бамбук и орхидея - символизировали соответсвенно четырех китайских мудрецов-поэтов - Тао Юаньмин, Лин Хэцзин, Чжоу Маошу и Хуан Шаньгу [Ватанабэ, 1971, с. 349]. Если изображали только бамбук и сливу, то они приобретали еще и дополнительный смысл 'стойкость и процветание'.
'Семь китайских богов счастья' был еще одним популярным мотивом. Мифических персонажей изображали вместе либо по отдельности друг от друга. Иногда их заменяли те предметы, которые каждое божество имело при себе: посох бога долголетия, удочка бога удачи, мешок с деньгами бога достатка и т.д.
Большое влияние на декоративное оформление одежды оказали пьесы театров Но и Кабуки. В среде самурайства и аристократии были распространены орнаменты на основе сюжетов театра Но, а в городской среде - узоры на основе пьес Кабуки. Каждая пьеса изображалась символически сочетанием нескольких предметов, характерных для каждой истории. Например, шелковая накидка с узором перьев на ней, лежащая на ветвях сосны, ассоциировалась с пьесой Но 'Хагоромо' (Небесная одежда), в которой фея потеряла свою накидку и без нее не могла вернуться на небо. Пьеса 'Додзёдзи' (Храм Додзё-дзи) символически изображалась сочетанием двух предметов - маски злого духа и посоха либо высокой шапки эбоси из черного шелка и танцевального веера. Первое сочетание напоминало о разгневанном духе влюбленной женщины Киёхимэ, второе - о девушке Ханако, которая танцевала в храме.
Сюжеты пьес Кабуки также зашифровывались в сочетаниях предметов в одном орнаменте. Но под влиянием Кабуки сформировался еще один тип орнаментов. Актеры театра были чрезвычайно популярны в городской среде, поэтому горожане стремились во всем подражать своим кумирам. Многие орнаменты костюмов, которые использовались в популярных спектаклях, быстро распространялись в народе. В их названиях присутствовали либо названия пьес, либо имена актеров, исполнявших данные роли. Например, орнамент клетки из широких полос носил двойное название 'бэнкэй коси' -'клетка Бэнкэя', узор одеяний Фуна Бэнкэя из пьесы 'Кандзинтё' (Указ государя) или 'кикугоро коси' - 'клетка Кикугоро', по имени исполнителя этой роли.
Японцы до сих пор верят в магическую силу слова котодама, поэтому всегда очень много внимания уделяют смыслу и звучанию высказывания. Эти верования повлияли и на орнментальную культуру. Слова, несущие в себе смысл 'раскрываться', 'увеличиваться', 'расти' и.д., считаются благоприятными, поэтому те узоры, которые ассоциируются с этими словами - веер, цветы, деревья и.д. - тоже становились благопожелательными. Однако если веер был раскрыт полностью или у цветов не было бутонов, то такой орнамент считался плохим, потому что пропадала перспектива развития, и в таких узорах японцы ощущали конец чего-то, предел и следующий за ним упадок. Неблагоприятными были орнаменты, связанные со словами типа 'закрываться', 'увядать', 'утекать', со стихийными бедствиями, болью и т.д. Например, вздымающиеся волны напоминали о шторме, и такой орнамент одежды, как верили японцы, мог навлечь на ее обладателя неприятности в жизни. Розы в декоре костюма встречаются очень редко, так как этот цветок ассоциируется больше с шипами, нежели с прекрасным ароматом и безупречностью формы.
Хованчук, Ольга Александровна
Кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры страноведения Восточного института Дальневосточного государственного университета. Автор 9 научных статей и многочисленных материалов, размещенных в сети интернет. Тема научного исследования 'История японского традиционного костюма'.
E-mail: komanchister@gmail.com
ЛИТЕРАТУРА
Кокинвакасю: Собрание старых и новых песен Японии. Т. 3. Свитки XVII - XX / пер. со старояп. А. Долина. - М.: Радуга, 1995.
Манъёсю: избранное. - М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1987.Мурасаки Сикибу. Дневник. - СПб.: Гиперион, 1997.
Мурасаки Сикибу. Повесть о Гэндзи. Т. 5: Приложения / отв.ред. Т.П. Григорьева. - М.: Наука, Восточная литература, 1993.
Сэй Сёнагон. Записки у изголовья; Камо-но Тёмэй. Записки из кельи; Кэнко Хоси. Записки от скуки / пер. со старояп. Т. Григорьевой. - М.: Художественная литература, 1988.
Ватанабэ Сосю. Тоё монъёси = История дальневосточных орнаментов. - Токио: Тосанбо, 1971.
Мотои Тикара. Нихон хифуку бункаси = История японского костюма. - Токио: Косэйкан, 1969.
Намики Сэйси. Нихон-но дэнто монъё = Традиционные японские орнаменты. - Токио: Токёбидзюцу, 2006.
Dalby L. Kimono : Fashioning Culture / L. Dalby. - Berkshire: Vintage, 2001.
Olga A. Khovanchuk
Japanese traditional clothing and classic literature.
Japanese literature and costume design influenced each other very much from early times. In Heian period, for example, aristocrats had strict rules for their layered dress. But in spite of these rules court costume was extremely sophisticated and poetry and novels were "decorated" with descriptions of aristocratic costume. On the other hand textile design was influenced by literature. In patterns we can find Japanese or Chinese characters, kana, different things representing the plot of the novel or poem, or even literature characters and authors. More Chinese and Japanese classic literature spread in the society more literature based textile designs we can find. In the Edo period town people enjoyed poetry, novels and theatre and the art of allusions in decorative textile patterns flourished.
Постоянный адрес этого материала в сети Интернет –
http://ru-jp.org/hovanchuk24.htm
##### ####### #####
ОКНО В ЯПОНИЮ -
E-mail бюллетень
Общества "Россия-Япония",
# 39, 2009.10.25
http://ru-jp.org
ru-jp@nm.ru
##### ####### #####
|
|