ОКНО В ЯПОНИЮ    НОВОСТИ    О ЯПОНИИ    ОРЯ    ПИШЕМ!  
 
 

Окно в Японию: http://ru-jp.org

 

Н.И. КОНРАД.
КУРС ЛЕКЦИЙ ПО ИСТОРИИ ЯПОНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ЭПОХИ МЭЙДЗИ (1868-1912)
(02)

Нечто подобное, что произошло в области прозы, повторилось и в поэзии. Если вполне естественным было появление переводов европейских романов, то также понятны были и переводы стихов. И точно так же как и переводная литература способствовала появлению подражательных произведений, так и здесь рядом с переводными стихами появились и подражания им. В 1882 году появился «Сборник стихотворений в новой форме» (Синтайси-сё) – Тояма, Ятибэ и Иноуэ.

Как видно из заглавия авторы сборника делали ударение на новизне формы, считая, очевидно, что они дают нечто совершенно новой для японской поэзии. Это верно и неверно. Неверно в том отношении, что они не смогли расстаться с самым главным в формальной структуре японского стиха – с его метром. Размер 7-5 (одна строчка 7 слогов, следующая 5), т.е. то, что составляло метрическую основу японского стиха во все времена, как был, так и остался. Но авторы правы в том смысле, что от традиционной строфы, от традиционных размеров стихотворения в целом они определенно отошли. До сих пор стихотворение в 5 строчек (танка) и даже в 3 строчки (хокку) считалось совершенно достаточным, японский поэт полагал, что он может уложить сюда все, что ему хотелось. Теперь же пришлось перейти к длинным стихотворениям: поневоле – в переводах, из желания дать новое – в оригинальных. Последнее обуславливалось не только вполне естественным подражанием, но и убеждением, что новые идеи, идеи века не могут уже уместиться в старых размерах. Таким образом, и появилась форма «нового стиха» - «Синтайси», стихотворения произвольной величины, большей частью на метре 7-5, и этой форме действительно суждено было впоследствии сделаться наиболее характерной для новой японской поэзии. Тот поток нового, который принесло с собой дальнейшее развитие Японии, дальнейшее ознакомление с Западом, в частности, с его поэзией, уложиться в старые короткие танка и хокку – и только в них одних - никак не мог. Основная ценность Сборника и заключается, если не в полном освобождении японской поэтической стихии от уз готовых форм, то во всяком случае, к указанию путей для нового.

Положить начало новой поэзии он не мог, то есть по объективным причинам. Прежде всего, мешало количество: авторы успели перевести всего только 10 стихотворений, да еще очень разной художественной ценности: тут и кое-что из Шекспира, из Лонгфелло, из Теннисона, тут и авторы очень второсортные. И выбрано было не во всех случаях лучшее. Собственное творчество 3-х авторов также не поражает своим обилием: всего 8 стихотворений. Помимо этого художественной убедительности их работ мешало то обстоятельство, что все авторы были талантливыми учеными, из них вышли впоследствии известные профессора, но талантливыми поэтами они не были. Сборник – дело рук передовых филологов, литературоведов, но даже не специалистов-переводчиков, и тем более не профессионалов-литераторов. Поэтому ценность Сборника не столько художественная, сколько теоретически показательная. Может быть, на первых порах это и было нужно.

Однако Сборник этот никогда не заслужил бы такого внимания, если бы по своему содержанию, по своей тематике не стоял близко к духу времени. Как и политическая беллетристика эти «Новые стихотворения» также стремились занять свое место в общем деле своего поколения. Политические романы стремились привить новые идеи, в частности – идеи либерализма, новые стихи пытались преисполнить бодростью в борьбе. Боевое стихотворение Тояма «Мы – боевой отряд» наряду со стихотворением Тениссона «Песнь кавалериста» не сходило с уст тогдашней передовой, особенно учащейся молодежи. В стихотворении говорится о врагах. Кто эти враги? Может быть вообще все, сопротивлявшиеся новому строю, а может быть и более конкретно: еще так недавно (1877г.) разгромленные Сацумцы с их грозным вождем прославленным Сайго Такамори. Так или иначе, «Сборник» при всех своих как будто чисто формальных заданиях шел нога в ногу с тем, что творилось вокруг.

Аналогия с политической беллетристикой верна и еще в одном отношении: авторы «Сборника» также неспециалисты-литераторы. Там за перо взялись молодые общественные деятели, здесь – молодые ученые. Литература пока все еще не выходила на самостоятельную дорогу. Поэтому считать политическую беллетристику и «Сборник новых стихотворений» началом новой литературы в строгом смысле этого слова все-таки не приходится.

*****

Впрочем, ждать появления этой литературы осталось уже недолго. Через 3 года после «Сборника», в 1885 году выходит в свет «Сущность романа» молодого ученого-литературоведа Цубоути Сёё. «Я прочитывал литературные отделы приходящих ко мне новых иностранных журналов, а также книги по истории английской литературы; читал то, что попадало под руку и – в отрывках переводил, поскольку хватало понимания. Большая часть этого материала впоследствии вошла в «Сущность романа», была тогда собрана и кое-как обработана. Происхождение этих материалов самое различное, что и дало мне повод впоследствии на критические замечания Фтабатэй ответить, что эта книга ничего не стоит, настолько эта теория была построена на шатких основах».

Так вспоминает уже много лет спустя автор, и, конечно, по существу он прав. Все, что он тогда дал, было не более, чем осколок о различных, главным образом, английских писаниях, по теории литературы. Однако всякое явление получает свое значение в конкретной обстановке, и тогда, в те годы, каждое слово Цубоути было откровением, показывало новые пути. Книга Цубоути – это первая попытка привить японскому писателю и читателю новые представления о литературе, объяснить ему научно, какая литература существует вообще, что такое литературный жанр, что такое прием, и каким все это может быть. Иначе говоря – преподать основные понятия европейской литературной теории, отчасти истории.

Суть всех высказываний Цубоути может быть сведена к 2-м положениям: первое – литература есть явление самостоятельное, занимающее свое собственное место в культуре, равноценное с другими областями и преследующее свои собственные задачи; и второе – литература должна изображать действительность.

«Роман должен вскрывать тайное в человеческих чувствах, показывать законы сердца, то есть то, что упускает в своих объяснениях психология… Пусть это будут люди и нами вымышленные; поскольку они выступают в произведении, постольку следует смотреть на них, как на людей действительного мира и, изображая их чувства, не определять по своему разумению, что это – хорошо, а то – плохо, это правильно, то – ложно. Нужно стоять рядом с ними и, наблюдая, как бы со стороны, описывать так, как оно есть».

Эти, казалось бы, очень несложные положения Цубоути, тогда прозвучали ошеломляюще, феодализм воспитал в японцах двоякое отношение к литературе: либо это - развлекательное чтении, либо – нечто поучительное. Ради первого можно поступиться действительностью, лишь бы поувлекательней было; ради второго можно пожертвовать правдоподобием, лишь бы выходило эффектно. Цубоути отверг и то, и другое. Объективный реализм – таково его требование, и оно было для того времени совершенно необычно. Ново было и требование для литературы почетного и самостоятельного места, как необычна была и сама фигура автора: японцы привыкли считать, что сочинители – нечто вроде лицедеев, фокусников, акробатов, борцов, т.е. из сорта людей, которых в «порядочное общество» не пускают, а теперь выступает именно «человек общества», да еще ученый. И тем не менее слова Цубоути пришлись как раз вовремя: они только оформили, четко определили тот поворот в понятиях литературы, который подготовлялся всем предшествующим развитием: политической беллетристикой, новой поэзией, всей историей нового класса, успевшего за 18 лет уже подрасти, укрепиться в своем классовом самосознании и требовавшего своей, по иному поставленной литературы.

Говорить можно многое, сделать – труднее. Однако Цубоути захотел убедить своих современников и живым примером. В 1886 году он сам берется за перо и пишет произведение, долженствующее дать художественную реализацию провозглашенных принципов – «Нравы студентов нашего времени» (Тосэй сэсэй Катаги). Он хочет показать на практике, что можно написать повесть, где герои будут самые обыкновенные люди, с которыми постоянно встречаются, которых хорошо знают, и что их жизнь - не менее интересный материал для художественного произведения, чем самый фантастический вымысел. Герои Цубоути действительно живые люди: японские критики говорят, что все они взяты из его ближайшего окружения. Обстановка – очень распространенная в то время: одна из многих в те времена школ английского языка, где получала свою порцию европеизации японская молодежь. Все, таким образом, списано с натуры. Казалось бы, этой повести и нужно было занять место первого произведения новой литературы. И все же история этого места ему не отводит. Отсутствовало главное – художественная убедительность. Цубоути – прежде всего теоретик, исследователь, критик. Утвердить же бытие нового литературного жанра мог только настоящий художник.

Источник: Профессор Н.И. Конрад. Курс лекций по истории японской литературы эпохи «Мэйдзи» (1868-1912). На правах рукописи. ЛИФЛИ. 1934-1935 гг. Ленинград.

Публикация Марии Щербаковой (maria_scher@mail.ru)

Постоянный адрес этой страницы лекций в сети Интернет –
http://ru-jp.org/konrad_meiji_bungaku_02.htm

Постоянный адрес следующей страницы лекций в сети Интернет –
http://ru-jp.org/konrad_meiji_bungaku_03.htm

Постоянный адрес первой страницы лекций –
http://ru-jp.org/konrad_meiji_bungaku_01.htm

##### ####### #####
ОКНО В ЯПОНИЮ -
E-mail бюллетень
Общества "Россия-Япония",
# 18, 2006.06.25
http://ru-jp.org
ru-jp@nm.ru
##### ####### #####


 ОКНО В ЯПОНИЮ    НОВОСТИ    О ЯПОНИИ    ОРЯ    ПИШЕМ!