Окно в Японию: http://ru-jp.org |
||||||
ТОИДЗУМИ ЁНЭКО. ВОСПОМИНАНИЯ
ВОСПОМИНАНИЯ О СТАРОМ ВЛАДИВОСТОКЕ: Владивосток тянул меня необъяснимой магией "Русские не любят сезон туманов. Они выезжают на дачи, которые находятся вдоль Амурского залива. Даже если над Владивостоком висит густой туман, удивительно, что в дачных районах Седанки, 19-го километра и станции Океанской всегда ярко светит солнце... А мне нравился туманный Владивосток - в это время года одновременно распускались белые цветы яблони, груши, жасмина, цветет сирень. Их аромат придавал пейзажу туманного Владивостока неповторимую прелесть. Мы, как русалки, плавали в туманном море, испытывая легкость и наслаждаясь непередаваемой красотой".
Почему "война"? Потому что на долю Нины выпали самые лихие годы современной истории: революция, национализация, интервенция в Сибирь, коллективизация и борьба с "чуждым элементом", сталинские репрессии, когда только за то, что русские дружили с японцами, можно было попасть в лагеря. Случилось так, что дружба с Ниной дорого обошлась многим ее любимым подругам. Этого вынести она не смогла, и ей пришлось уехать - уехать с большим сожалением, поскольку она действительно любит Владивосток.
"Судно подошло к причалу, на набережной было оживленно...Удивительно! На причале толкалось много встречающих. В японских портах такого не наблюдалось. Европейцы, корейцы в чогори, японцы в кимоно. Это было понятно. Но были невиданные раньше одежды и прически восточных людей, темно-синяя одежда, очень грязная; мужчины с длинными волосами, заплетенными в многочисленные косички, спускающиеся по спине из-под черных круглых в виде чашечек шапочек на головах... Среди европейцев были не только русские, но и американцы, немцы, французы, хотя все они похожи. Владивосток - международный порт, и здесь живут люди из разных стран и через него проезжают в Европу люди разных национальностей".
Пожалуй, самым ярким доказательством интернациональности города может послужить тот факт, что тетя Тоидзуми-сан была замужем за русским. Маленькая Нина называла его дядя Кузьма. Кстати, он стал единственным русским, приглашенным на свадьбу Тоидзуми-сан. Фотография свадьбы и статья об этой удивительной женщине - ведь судьба занесла ее впоследствии в Манчжурию - были опубликованы в японском журнале "Север" [2]. "Он протянул свою большую руку и пожал свою ручку. Прикосновение его твердых, но теплых рук передавало теплоту его души. Это чувство от прикосновения осталось для меня незабываемым на всю жизнь, и я поняла, что с ним можно жить дружно".
Особенно интересно описание жизни города на старых улицах, которые и сейчас формируют облик города, а, точнее, самого его центра:
"Светланская была вымощена брусчаткой, поэтому повозка прыгала по булыжникам, издавая ритмичный звук. По обеим сторонам в ряд стояли солидные каменные здания в европейском стиле барокко. Были и здания в русском стиле, не похожие друг на друга ни по цвету, ни по типу постройки. Казалось, что я еду по музею. Было очень красиво".
Улица Пушкинская, которую также описывает Тоидзуми-сан, имеет огромное значение для востоковедов нашего города. Здесь расположено здание Восточного Института, построенное по проекту архитектора Гвоздиевского. Как известно, Восточный Институт был открыт в 1899 г. Ныне это здание принадлежит Дальневосточному государственному техническому университету. Во времена Тоидзуми-сан в нем размещался ГДУ - Государственный Дальневосточный Университет. Основной достопримечательностью современного облика этого здания являются китайские львы, полученные в подарок при открытии Восточного Института.
"Улица Пушкинская получила свое название в честь поэта Пушкина. Здесь было много культурных зданий: красно-кирпичное капитальное здание ГДУ; рядом с ним - красное кирпичное, окруженное просторным двором здание немецкой кирхи; на пригорке поблизости располагались городская библиотека, музыкальный институт, "коричневая гимназия", чуть подальше - польский католический костел. На возвышении среди скал, как замок, стоял Дом культуры. Мне казалось, что Пушкин, смеясь, появлялся отовсюду".
К счастью, уважаемые гости нашего города и ныне могут увидеть почти все упомянутые Тоидзуми-сан архитектурные памятники. Улица Пушкинская и сейчас представляет собой тихий оазис старого Владивостока несмотря на то, что находится совсем рядом с шумными дорогами. "На втором этаже находились классные комнаты и учительская, а на первом - актовый зал, который использовался и как спортзал...Напротив через широкую дорогу жили китайцы. Несколько двухэтажных домов с белыми стенами стояли вдоль дороги. Между домами были узкие улочки... В хорошую погоду китайцы, одетые в синие оборванные одежды, выходили из глубины, садились перед белыми зданиями, загорали на солнце, сняв верхнюю одежду, давили вшей. Такую картину можно было наблюдать из окна классной комнаты на втором этаже школы....
Многие японцы, жившие в так называемом японском районе, часто вспоминают самый обжитой и уютный Косой переулок. Зимой там наметало столько снега, что дети с удовольствием катались на санках. Если бы сейчас во Владивостоке выпадало регулярно большое количество снега зимой, а движение на Косом переулке (ныне улица Мордовцева) не было таким оживленным, кататься на санках там было бы одно удовольствие - затяжной длинный спуск идеально для этого подходит. Вот и Тоидзуми-сан отмечает, что самым оживленным местом в японском районе был Косой переулок. Там было много магазинов и ресторанов, увеселительных заведений. Следующий по оживленности была улица Китайская (ныне Океанский проспект). Именно здесь на глазах у Тоидзуми-сан произошла такая неприятная сцена: "Это случилось, когда я возвращалась из школы домой... Вдруг одна японка бросилась с тротуара на дорогу. Она была босиком, в распахнутом ярком нижнем кимоно, с традиционной японской, но растрепанной прической. Сразу было видно, что она проститутка и не в своем уме. Люди ругали ее и насмехались... Одни смотрели с любопытством, другие проявляли к ней сочувствие. Она была молода и красива. У нее были почти детские черты лица... Приехал русский милиционер и пытался ее поймать. Она побежала. Милиционер погнался за ней. Как соотечественница, как ровесница, я не смогла дальше это наблюдать и убежала. Не знаю, как дальше сложилась ее жизнь. На вид ей было лет 15-17".
В воспоминаниях Тоидзуми-сан присутствуют многие легенды и мифы нашего города, ведь они складывались и укреплялись в сознании горожан именно в начале века, когда там жила Нина. Это все те легенды из жизни Владивостока, которые мы рассказываем обычно гостям. Конечно, упомянуты тигры, которые чувствовали себя хозяевами не только тайги, но и города на заре освоения Приморья. "Я спросила у дяди Кузьмы: "Владивосток - странное название... На что дядя ответил: "Это название дал царь во времена империи с намерением владеть всем Востоком от Владивостока как опорного пункта. Сокращение от слов "владеть" и "восток". Я подумала: "Теперь понятно. Наверное, японцы были против такого значения и написали Владивосток иероглифами. Другого объяснения я не находила".
ПЕЧАЛЬНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ "Остаться! Разделить судьбу с сотней японцев! И встретить с ними новую Россию. Так я решила… Мы отправились в дом, где собирались японцы. Там каждая семья получила по одной комнате у входа в каждую разместились вывески: "Редакция Урадзио-ниппо", "Прачечная", "Фотоателье"… Тесно, но весело. На лицах этих японцев совсем не было страха за будущее.
Как известно, революционные перемены дошли до Владивостока гораздо позже, чем в западные области России. Сюда бежали многие представители творческой интеллигенции, наполнив наш город колоритом свободного творчества и вместе с тем неопределенностью дальнейшей судьбы. Многие затем бежали в Китай и Японию. Чтобы представить себе атмосферу 20-х годов в городе, достаточно лишь упомянуть известных людей, которые и определяли накал культурной и творческой владивостокской жизни: основатель русского футуризма Давид Бурлюк, писатель Николай Асеев, создатель журнала "Бирюч" Сергей Третьяков, художник Лилия Афанасьева и т.д. Тем интереснее прочитать у Тоидзуми-сан воспоминания о том, как появилась в городе Красная Армия и как изменилась впоследствии жизнь горожан: "25 октября 1922 г. партизаны, то есть Красная Армия, вошли во Владивосток. В нескольких местах на Светланской улице были сооружены большие арки, украшенные зелеными еловыми ветками. С множеством разных плакатов и красными флагами, остановив трамваи, в приподнятом настроении Красная Армия двигалась со стороны Гнилого угла (ныне площадь Луговая)".
Новая власть принесла ощутимую разницу в жизненном укладе, которую не могла не заметить Нина. Все это нам хорошо известно из истории. Рушились церкви и вместе с ними исчезали православные традиции праздников. 1923 г. стал последним, когда жизнь текла по привычному руслу. "В преддверии Пасхи белили стены, делали генеральную уборку и только после этого начинали готовить. Обязательное блюдо этого праздника - кулич…. Как и на Рождество, ставили разнообразные блюда… Медленно передвигаясь, плавно водя свечами, они громко произносили: "Христос воскрес!" На таких праздниках русские были очень счастливы. Я тоже с восторгом принимала в них участие. Но этот год стал последним, когда люди отмечали такие национальные религиозные праздники…
Но постепенно обстановка в городе стала меняться. Начались сталинские репрессии, расправа с "чуждыми элементами". Данная формулировка мало что говорила простым гражданам, поэтому трактовка была самой разнообразной. По словам Тоидзуми-сан,
"под предлогом того, что все священнослужители были против революции и помогали белой армии, из церквей изгнали священников, а церкви разрушили. В первую очередь был уничтожен красивый собор, который находился на углу улиц Светланской и Пушкинской. Я своими глазами видела, как взорвали красивое здание, которое люди любили и которым гордились… Исчезли русские традиционные религиозные праздники - Рождество и Пасха, которые так нравились людям".
Затем начались экономические кризисы и сбои со снабжением продовольствием, была введена карточная система. Прошла национализация, надо ли говорить, что иностранный капитал уходил из России, обанкротившись. "Иностранные магазины довели до банкротства, заставив платить большой налог. Обанкротившиеся иностранцы уезжали домой. Больше не существовало японских магазинов. Остались лишь маленькие грязные магазинчики, которые держали китайцы в районе Миллионки. Также остались японские заведение, например, фотоателье, гостиница, торговая фирма, представительство судоходной компании, Корейский банк, нелегальные публичные дома. Кроме того, оставалось несколько японцев, занимавшихся неизвестно чем".
Затем начались обыски в доме дяди Кузьмы, и не только у него, многих знакомых забирали, как пишет Тоидзуми-сан, подходили люди, говорили "следуйте за мной" и уводили куда-то ни в чем не повинных людей, после чего никто их более не видел. Дядю Кузьму забрали в тюрьму. Нина с тетей зимой преодолевали немалое расстояние пешком, относили ему передачи, каждый раз опасаясь, что больше они его не увидят. "В качестве почетного гостя при полной форме г-н Ватанабэ присутствовал на выпускной церемонии в нашей школе. После церемонии он подошел ко мне. Все смотрели на него, но не обращая на это внимания, он сказал мне с улыбкой: "Это ты собираешься поступать в русскую женскую гимназию? Это прекрасно. Смелый поступок. Я со своей стороны хочу тебя поддержать". Он протянул руку в белой перчатке и пожал мою руку. В зале раздались аплодисменты. Все меня поддержали. Как японке, мне стыдно не оправдать их доверие, надо стать хорошей ученицей. Я поклялась. Я уже не колебалась.
Во время учебы Нина приобрела подруг Шуру Канжурину и Зою Родионову, а со своей давней подругой Тамарой Симоновой они дружили чуть ли не самого приезда Нины. "Несмотря на то что я гражданка Японской империи, армия которой совершила интервенцию в Россию, выступив против революции, и убивала русских солдат, одноклассницы принимали меня тепло и без предубеждений".
Студенческая дружба и первое расставание с товарищем… Не было бы этого расставания, если бы не решение партии и правительства о переселении корейцев с Дальнего Востока! "Летом того же года (1930) мы вчетвером - Шура, Дима, Виктор и я - пошли на станцию Первая речка проводить Сергея Кима, уезжавшего из Владивостока. На Первой речке проживали несколько сот корейских семей. Их посадили в товарный поезд, как груз или домашний скот. "Айго! Айго! - громко кричали и плакали старушки. Почему эти невинные люди должны были покинуть землю и родной дом, где они так долго жили? Мне было их очень жаль. Ким Сергей вел себя как мужчина, и он не плакал, но и у него в глазах блестели слезы".
Вскоре наступили "страшные дни" и для самой Нины. Ее преследовал сотрудник ГПУ, ей было предложено доносить на тех своих русских товарищей, кто общался с японцами. Отказаться она не могла, потому что это повредило бы дяде Кузьме, которому она была обязана очень многим. Но и принять "предложение" ГПУ тоже не могла. "Я поняла, что сама нахожусь под контролем. Короче говоря, он требует, чтобы я шпионила. "Шпионить" - для меня самый отвратительный поступок. Я японка. Если я откажусь от их требования, то меня в худшем случае выгонят из университета и из России. Но у меня дома есть дядя, которому я обязана. Он русский. Мой отказ обязательно повлияет на меры ГПУ против дяди… Если я соглашусь, то многие невинные русские, поддерживающие доверительные отношения с японцами, могут погибнуть…"
Нина попросила дать ей несколько дней подумать. Каждый день она жила в страхе, что к ней опять подойдут, и начнется все сначала. "Мне казалось, что я начинаю сходить с ума… После третьего дня "вызова" не было…В неопределенности прошел месяц… Месяц был страшный. После этого события мне все время казалось, что кто-то меня преследует".
Замужество Нины определило дальнейшую ее судьбу. Ее избранником стал настоятель буддийского храма Урадзио Хонгандзи Кэнрю Тоидзуми. Как она и хотела, замужество прекратило, как она пишет, ее полуяпонское существование. Ей хотелось окунуться в истинно японскую атмосферу, покончить со страхами, что опять придут из ГПУ. С помощью замужества она собиралась полностью прервать все дружеские связи с русскими. "Я считала, что от этого им будет хорошо. Я предчувствовала, что произойдут грустные, печальные и страшные события, ГПУ не оставит своих попыток выявлять русских, которые ходят к японцам".
Свадьбу сначала сыграли с японскими гостями, а затем Нина пригласила русских друзей: "В день свадьбы я не смогла хорошо рассмотреть лица многих приглашенных. Первый раз в жизни меня сильно накрасили, и я боялась, что, если открою рот, то косметика на моем лице потрескается, поэтому старалась не смеяться, не говорить и не прикасаться к великолепным блюдам… На четвертый день мы пригласили жен, участвовавших в приготовлении разнообразных праздничных блюд, и на этом закончили. После этого я вернулась к дяде. Мы пригласили русских знакомых, друзей, одногруппников. Гулянье проходило в течение двух дней…Это было совсем не так, как в Хонгандзи. Гости кричали: "Горько! Горько!… Принимая их любовь, я плакала от счастья и в душе повторяла: "Спасибо!" и "Прощайте!" Это был душевный крик прощания с друзьями, с которыми я весело провела трудные студенческие годы. И одновременно - чувство благодарности тем, с кем больше никогда было нельзя встречаться. Ситуация становилась все мрачнее, и наша свадьба была самым ярким событием перед погружением во тьму".
Надо сказать, что опасения Нины подтвердились. Исчез преподаватель русского языка Феклин, преподавательница музыки. В тюрьму попала Шура, которая, несмотря ни на что, прибежала к Нине за помощью - нужна была сыворотка для спасения ее ребенка, такая была у иностранных врачей. На улице Нине приходилось отворачиваться от своих давних знакомых. "Другого способа защитить их от слежки не было". Начались обыски, слежка и за самой Ниной. Вскоре мужа забрали в тюрьму. Тоидзуми-сан пишет, что жалеет о том, что взяла на свидание их маленького сына, тому ведь было не понять, почему закрывают ворота тюрьмы, не выпуская отца. "Откройте! Откройте! Папа там еще остался! Папа не сможет выйти!" - повторял он и плакал. Я торопливо побежала к нему и уговаривала, но это была только ложь, и я сама уже не выдержала и заплакала… Коодзи скоро устал от переживаний и уснул, но даже во сне он плакал".
Тоидзуми-сан отказали в продлении визы, и ей пришлось уехать. Она собрала и увезла в большом ящике из-под мандаринов останки тех, кто погиб во время интервенции - девяноста четырех японцев, живших во Владивостоке и двухсот двенадцати человек, погибших в Николаевском инциденте. "Свечи, зажженные настоятелем Тамоном в 1886 г., погасли, Урадзио хонгандзи закрыл свою 50-летнюю историю в 1937 г. И в моей жизни во Владивостоке в течение 17-ти лет с 1921 по 1937 год была поставлена точка. Я возвращалась на родину с двумя детьми. Стоя на борту, я смотрела на удаляющийся город на сопках - Владивосток. День за днем я вспоминала непростую жизнь в течение семнадцати лет. Здесь, во Владивостоке, я выросла, вышла замуж, родила детей - воспоминания об этом волновали мою душу. Слезы, не переставая, текли по щекам. Я не хотела говорить: "Прощай". Я обязательно когда-нибудь приеду сюда, потому что я возвращаюсь в Японию одна, оставляя моих любимых тетю и дядю, друзей и мужа!"
***** ******* ***** | ||||||
ОКНО В ЯПОНИЮ НОВОСТИ СТАТЬИ О ЯПОНИИ ПИШЕМ!