НАЧАЛО
НОВОСТИ
ОРЯ
ПИШЕМ!
ПУШКИН И ЯПОНСКАЯ ПОЭЗИЯ"Знакомство Японии с русской литературой началось с произведений А.С.Пушкина. Первой была переведена на японский язык повесть "Капитанская дочка". Она вышла в 1883 году под названием "Дневник бабочки, размышляющей о душе цветка. Удивительные вести из России". В 1904 году вышло новое издание повести, в переводе которой принял участие известный японский писатель Токуда Сюсэй (1871-1943). Эта небольшая книга (182 страницы) хранится в Санкт-Петербурге в Пушкинском доме. В книге имеется вкладыш - цветная иллюстрация. На рисунке изображен утопающий в туманной дымке пруд с заросшими берегами, с подступающими к ним густыми деревьями и плавающими в розовато отсвечивающей воде двумя белыми лебедями. В светлом длинном платье, слегка приподнятом правой рукой, чтобы подол не намок от росы, в шляпке с розовыми перьями стоит, глядя вдаль, белокурая "Мариэ". Видимо, художник изобразил героиню в момент тревожного ожидания ею встречи с императрицей." (А.И.Мамонов, Пушкин в Японии). Очагом распространения западной культуры в Японии стал университет Васэда, библиотека которого хранит старинные и редкие материалы, связанные с творчеством Пушкина. С первыми публикациями сочинений Пушкина можно познакомиться и в Музее современной японской литературы в Токио, где представлены ранние издания переводов произведений русской литературы, появившихся в Японии в конце XIX - начале XX вв. Я бы хотела поделиться своими наблюдениями над стихотворениями поэта, попыткой ввести их в контекст традиционной японской культуры. Одной из идей, которая лежит в основе японской художественной традиции является идея бренности всего живого, всего сущего (по-японски - мудзё). Если обратиться к сочинениям Пушкина последних лет жизни, то можно увидеть, какие проникновенные элегические мотивы свойственные его поэзии, как глубоко поэт познал тщету бренного существования. О бренности бытия Мацуо Басё (1644-1694) писал в "Записках об одиночестве": "Семьдесят лет человеческой жизни, говорят, редкость, ее расцвет - каких-нибудь двадцать лет. Приход первой старости подобен сну одной ночи". Мотив бренности бытия, ощущение его иллюзорности можно видеть в стихотворении Пушкина, обращенного к жене: Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит, Летят за днями дни, и каждый день уносит Частицу бытия, а мы с тобой вдвоем Располагаем жить. И глядь - все прах: умрем! На свете счастья нет, а есть покой и воля. Давно завидная мечтается мне доля, Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальнюю трудов и чистых нег. Это стихотворение написано в то время, когда Пушкина занимала мысль совсем покинуть Петербург и в сельском уединении искать убежища от удручавших душу обстоятельств, встреч и отношений. (Сообщено Н.И.Бартеньевым в "Русском архиве" СПб., 1883.) Мысль о бренности как основа мироощущения японского поэта трагически прозвучала в дневнике Басё "Письма странствующего поэта" - она слышна в печальных воспоминаниях о старине: "После одной картины далеких битв в моем сердце другая: Нии-но Амагими несет на руках малолетнего императора, императрица-мать запуталась в своих одеждах - и все они бегут к лодке, спасаясь от преследования врага... Императорские кушанья рассыпаются и становятся кормом для рыб, оброненные дамские шкатулки остаются лежать на песке и в траве. Наверное, поэтому даже сейчас, спустя тысячу лет, белые волны бьются об этот горестный берег с такой печалью". Концепция бренности вызывает отношения к этому миру как неистинному, полному изменчивости, превратностей судьбы и быстротечному. Стихотворение Пушкина своеобразно перекликается с хайку Басё под названием "Ночь в бухте Акаси": В ловушке осьминог... Сон призрачный под летнею луной Особый колорит стихотворению японского поэта придает название бухты Акаси, которая описана в памятниках японской литературы. Оно пробуждает воспоминания о прошлом, усиливает мысль о быстротечности жизни. Вслед за этим хайку Басё писал: "Наступает осень ... И, говорят, особенно хороша эта бухта осенью. Здесь, как нигде, ощущается одиночество и печаль". Хайку, так же как и стихотворение Пушкина, вызывает широкие ассоциации, поскольку все явления рассматриваются в нем универсально и подводит к размышлению о смысле бытия. В лирике Пушкина проявился мотив уединенности как пристанища творческого духа: Приветствую тебя, пустынный уголок, - Приют трудов моих и вдохновенья... У Басё в этом отношении примечателен "Дневник из Сага", в котором поэт, описывая свою повседневную жизнь, размышлял о смысле одиночества: "С утра идет дождь. Сегодня никто не пришел, и я в одиночестве, от нечего делать, пишу для развлечения. Вот эти записки. Человек, плача, делает горе своим господином. Человек, который пьет вино, делает удовольствие своим господином. Когда поэт Сайге сложил: В самом деле, было бы печально жить, Если бы здесь не было одиночества, Он сделал одиночество своим господином. Еще он писал: В горный приют кого опять зовет кукушка? Я ведь один жить хочу! Нет ничего интереснее, чем жить в одиночестве. Один отшельник говорил: "Если гость обретает полдня свободного времени, то хозяин полдня свободного времени теряет". Мой ученик Содо часто повторяет эти слова. Вот и сложил: Печального меня наполни одиночеством, кукушка! Эти стихи написал, когда жил затворником в одном храме". Русской поэзии также свойственно представление о вечном (по-японски - фуэки), которое пребывает в русском стихе как мечта бессмертия. Бессмертие творческого начала, художественных воплощение Пушкин выразил в стихотворении "Я памятник себе воздвиг нерукотворный": Нет! Весь я не умру! Душа в заветной лире Мой прах переживет и тленья убежит... Вечное, навеянное ароматом прошлого, обнаруживается в стихотворении Басё "Столица Нара": Аромат хризантем! В Нара - старые статуи Будд. В хайку предстает облик древнего города, в котором слиты воедино аромат хризантем и аромат старины. Эта связь усиливается тем, что в восточной поэзии хризантема обычно становится символом вечности. Так художественная традиция грусти о прошлом претворилась в ощущение вечности мироздания. В мире изменчивости и непостоянства вечна великая природа, которой поэты посвящают восторженные строки: Здравствуй, племя Младое, незнакомое! С этим приветствием Пушкин обращается к "младой роще" разросшихся сосенок. Поэт размышляет над чередой времен, сменяемостью поколений. Басё писал: Наши две судьбы... А между ними - Живые сакуры цветы! После двадцатилетней разлуки встречает поэт своего ученика Хаттори Дохо. Однако нахлынувшие чувства не находят в хайку прямого выражения, и человеческая печаль становится печалью самой природы. Мирские узы и помыслы не владеют душой поэта, она свободна и открыта миру, воспринимает его в цельности и неделимости, что вызывает положительное отношение ко всему окружающему. Басё говорил: "Нужно полюбить то, о чем пишешь". Однажды осенью Басё и его ученик Кикаку шли через рисовое поле. Ученик сложил хайку о красной стрекозе, которая привлекла его воображение: Оторви пару крыльев у стрекозы - И получится стручок перца. - Нет, - сказал Басё, - это не хайку. Ты убил стрекозу. Если ты хочешь создать хайку и дать ему жизнь, ты должен сказать: Добавь пару крыльев стручку перца - И ты сделаешь стрекозу. Доверительное отношение к миру открывает безграничные способности хайку поэтизировать окружающее. В одном из писем Басё утверждал: "Из всего, что нас окружает, можно извлечь поэзию, ее только нужно заметить, она существует в простых вещах, поэзия, о которой говорили издревле, она - повсюду". Старый пруд! Лягушка прыгнула - всплеск воды. Фуруикэ я кавадзу тобикому мидзу но ото В кваканье лягушки, прыгающей с берега, проросшего густой травой, слышится хайку. Все, что видишь и слышишь, все, что чувствуешь, есть хайку. Это составляет истинность поэтического искусства. Т.И. Бреславец, ОКНО В ЯПОНИЮ - E-mail бюллетень Общества "Россия-Япония" 2001.06.01 http://ru-jp.org russia-japan@altavista.net ##### ####### ##### |
|||||||||||
НАЧАЛО
НОВОСТИ
ОРЯ
ПИШЕМ!