Общество "Россия-Япония":
http://ru-jp.org/

ГЕРАСИМОВА Майя Петровна
Институт востоковедения РАН, старший научный сотрудник, кандидат филологических наук

МНОГОПЛАНОВОСТЬ ПРОИЗВЕДЕНИЙ КАВАБАТА ЯСУНАРИ (К вопросу о традиционности)

Нет необходимости напоминать о том, что Кавабата Ясунари признан в мире писателем, в творчестве которого прослеживается преемственная связь с национальной художественной традицией. При этом большинство исследователей его творчества, как в Японии, так и за ее пределами, говоря о "традиционности" Кавабата, в качестве факторов, обусловивших особенности его творчества, указывают на влияние буддизма (в особенности, дзэн) на мироощущение писателя, или подчеркивают характерное для японцев с времен Хэйана любование красотой в любом ее проявлении.

Однако проблему "традиционности" Кавабата можно было бы рассмотреть и с другой точки зрения, которая никак не противоречит двум вышеназванным, но в то же время вносит соответствующий нюанс в само понимание так называемой японской традиции и, соответственно, специфики произведений Кавабата Ясунари.

Обобщая особенности тех или иных жанров, равно как и видов японского искусства, а также произведений Кавабата Ясунари, можно было бы сказать, что определяющими для них являются философская поэтичность или опоэтизированная философичность, а также многоплановость.

Философская поэтичность, если говорить языком поэзии, выражается в воспевании красоты Вечности, пронизывающей мгновение. Отсюда и существование двух планов: одного -космического, соотносимого с Вечностью, и второго - реального, мирского, повседневного, соотносимого с миром предметов, явлений, человеческих чувств и поступков. Наиболее очевидно эта двуплановость предстает в хайку. Произведения Кавабата можно было бы сравнить со стихами этого жанра, поскольку подобно прославленным поэтам он также прибегает к сопоставлению символов вечного и преходящих явлений жизни для того, чтобы передать ощущение Вечности и показать насколько мало выхваченное из жизни событие, сколько прекрасным или значительным оно бы ни было. Кроме того, ассоциативный подтекст, придающий произведению дополнительное очарование, - характерный атрибут японского произведения искусства, - в произведениях Кавабата настолько четок и выразителен, что может быть рассмотрен как самостоятельный ассоциативный план.

Итак, можно было бы выделить три плана, общих для большинства произведений Кавабата. (Здесь следует оговориться и подчеркнуть, что когда речь идет об обобщениях, касающихся творческой манеры писателя, для рассмотрения следует брать произведения, создаваемые в течение длительного времени, поскольку среди прочих произведений, немало написанных под влиянием внезапного импульса и потому отличающихся друг от друга по настроению и идейной направленности. Ярким примером могут служить написанные почти одновременного "Элегия" и "Птицы и звери".)

Соотношение этих планов может варьироваться, равно как каждое произведение может отличаться степенью акцентированности того или иного плана, или наличием плана, характерного только для данного произведения. В данном сообщении речь пойдет лишь о том, что четко прослеживается и является общим, если можно так сказать, в "программных" произведениях Кавабата, т.е. тех, где в концентрированном виде предстают, характерные для художественной традиции японцев, философская поэтичность и ассоциативность, выражающиеся в своеобразной многоплановости его произведений. Гармоничное переплетение этих планов и обусловливает своеобразие творчества Кавабата Ясунари.

Для того, чтобы проиллюстрировать как проявляется в произведениях Кавабата характерное для хайку сопоставление-противопоставление космического плана, соотносимого с Вечностью, и реального, соотносимого с феноменальным миром, достаточно вспомнить заключительный эпизод в романе "Снежная страна". Кавабата рассказывает о том, как люди, объятые ужасом, бегут к месту пожара, а с неба бесстрастно взирает на них Млечный путь. "Может быть, Басё во время странствий увидел над бушующим морем эту же яркую бесконечность" (131. 380), - думает герой, невольно любуясь природным явлением, несмотря на царящую кругом панику.

Эта поэтическая ассоциация не случайна. У Басё есть хайку:

Бушует морской простор.
Далеко до острова Садо
Стелется Млечный путь.

(пер.В.Марковой)

Остров Садо известен как место ссылки. Над островом Садо, где томятся сосланные со всех уголков Японии, над бушующим морем, и над объятыми смятением и страхом людьми - незыблемый и величавый Млечный путь. В обоих случаях один и тот же подтекст. И у Басё, и у Кавабата Млечный путь символизирует Вечность, а событие, выхваченное из жизни теряется в ней.

Нечто похожее происходит и в романе "Тысяча журавлей". Герою романа, погрязшему в суете и круговороте запутанных человеческих отношений (которые и составляют содержание "реального" плана романа) на мгновение открывается существование подлинного, Вечного. И как всегда символом непреходящего является природа.

На рассвете в саду, где накануне происходила встреча еще больше осложнившая отношение героев, пытаясь найти осколки разбитой чашки, герой видит, как "между деревьями на востоке сияет одна большая звезда, и думает о том, как печально собирать осколки, когда свет звезды так чист и ярок".

В романе "Озеро" ключом ко всем ассоциациям и одним из основных образов произведения является озеро в деревне, где жила мать героя. Будучи олицетворением тишины и покоя, озеро служит символом чистоты и Вечности, противопоставляемым суетности и недолговечности человеческих отношений. В "Стоне горы" - символом Вечности выступает гора, зов которой однажды, как ему показалось, услышал герой.

Все события, происходящие в жизни людей, их чувства, сколь сильны и глубоки бы они ни были, всего лишь краткий миг по сравнению с Вечностью, вторит Кавабата поэтам хайку. Что же касается ассоциативного плана, в разных произведениях он создается разными способами. Его могут формировать образные, тематические, аллюзивные, фонетические и другие ассоциации. Ассоциативный план не только углубляет содержание произведения, но будучи "вычитан", доставляет новое, своеобразное удовольствие. Вот, к примеру, как это происходит в "Снежной стране". Здесь имена героев создают ассоциативный подтекст, который находит подтверждение и в других образах.

В имени героини - Комако - есть иероглиф "кома" - жеребенок, лошадка. В Японии лошадь ассоциируется с шелкопрядом, а отсюда и ткачеством. В основе этого лежит древняя китайская легенда о богине шелководства, которая являлась людям в накинутой на плечи лошадиной шкуре.

Ассоциативный ряд "лошадь-шелкопряд-ткачество" находит подтверждение в тех главах, где говорится, что Комако своей "шелковистостью" напоминала герою шелкопряда и жила в комнате, где прежде откармливали шелковичных червей. В заключительном эпизоде романа герои бегут на пожар к дому, где также откармливали шелковичных червей, а в небе в это время сияет Млечный путь.

Млечный путь также является звеном в ассоциативном ряду "шелкопряд-ткачество", вызывая в памяти другую легенду о влюбленных звездах Ткачихе и Волопасе (Вега и Альтаир), которые встречаются один раз в году на мосту, перекинутом через Млечный путь. Подтверждением тому, что эти ассоциации неслучайны, служит и эпизод, предшествующий заключительному, в котором рассказывается о путешествии героя в деревню, жители которой занимаются ткачеством. И, наконец, имя героя - Симамура созвучно слову "мура", "мурагару", что значит "стадо", "пасти стадо". Во всем этом нетрудно проследить аллюзии из легенды, где рассказывается о Ткачихе - небесной фее, которая жила на восточном берегу Серебряной реки, Млечного пути и ткала красивые слоистые облака, которые называли небесными одеждами. А по другую сторону Млечного пути в мире людей жил пастух - Волопас. Случилось так, что Волопас и Ткачиха поженились. Но разгневался небесный император и велел Ткачихе вернуться в небесный дворец. Хотел Волопас перебраться через Млечный путь, Серебряную реку, только небесная императрица взяла да и перенесла реку на небо. Волопас пытался перейти через небесную реку, но тщетно, и наконец сжалился над ним небесный император и позволил супругам встречаться один раз в году вечером седьмого числа седьмой луны на мосту через Млечный путь, который строили сороки из своих хвостов.

"Млечный путь" - это и название последней части романа "Снежная страна", герои которого также как и Ткачиха и Волопас встречаются лишь один раз в году. В романе "Тысяча журавлей" ассоциативный подтекст заложен в названиях двух частей, из которых состоит роман. Первая часть, давшая название всему произведению, называется "Тысяча журавлей". Вторая часть - "Кулики на волнах". "Кулик" по-японски "тидори" - записывается иероглифом "ти" - тысяча и "тори" - птица. Давая название второй части романа, Кавабата прибегает одновременно к ассоциациям по зрительному подобию (в иероглифическом написании иероглиф "тысяча" является общим компонентом в словах, в которых два других компонента означают соответственно "журавль" и "птица") и по контрасту: "Тысяча журавлей" - символ счастья и исполнения желаний, птица тидори в поэзии традиционно - образ одиночества. Роман "Тысяча журавлей" начинается ожиданием счастья двух главных героев, во второй же части предстает их одиночество вдвоем.

В иной форме, но столь же ассоциативной и рассчитанной на внимание, память и интеллект читателя, "шифруется" содержание романа "Стон горы". Здесь герою на ум приходят слова из пьесы Но:

* "Если бы знать, что было в прошлой жизни, если бы знать, что было в прошлой жизни, не было бы родителей, вызывающих сострадание, не было бы родителей, не было бы и детей, разбивающих сердце ...".

* "Старый Будда ушел из мира, новый Будда еще не явился. Я, родившийся во сне, что я могу думать о яви?".

* Случайно обретая облик человека, в котором нелегко возродится..

* "Тебя трудно повстречать, но мне удалось тебя встретить, тебя трудно услышать, но мне удалось тебя услышать",

а также хайку Бусона:

* "Подобен высохшему дереву, но если сохранились цветы сердца ..."

и неизвестных авторов:

* "Время пришло, на волю волн отдалась осенью форель".

* "Мчится в стремнине к собственной смерти форель".

В этих поэтических реминисценциях воссоздается образ человека, внезапно почувствовавшего себя старым и задумавшегося о смерти, но тем не менее живо сохранившего светлые воспоминания о давней любви, человека, продолжающего жить, работать, испытывать страдания от безнравственности своего сына, и неосознанную нежность к невестке. События, происходящие в жизни героя и связанные с ними переживания, составляют содержание романа и, соответственно, реальный план "Стона горы". К слову сказать, в переводе на немецкий язык "Стон горы" опубликован под названием "Вишня зимой". "Вишня зимой" - название одной из глав романа, в которой рассказывается о том как герой в середине января увидел цветущую вишню и подумал, что "попал в весну иного мира". По всей вероятности, переводчик усмотрев в этом аллегорию запоздалого чувства далеко не молодого героя к невестке, именно этот аспект романа счел определяющим его смысл и значение. Однако, думается, смысл и значение этого романа в другом.

В романе "Стон горы" на конкретную действительность, формирующую реальный план, "накладываются", словами самого Кавабата, "как двойной кадр в кино", сны и воспоминания героя, снимая ограничения с пространства и времени.

Иными словами, реальность здесь существует наряду с иным миром, зовом из которого является послышавшийся герою стон горы. Эхо этого зова звучит на протяжении всего романа и, можно сказать, что именно противопоставление преходящего и смутно ощущаемого Истинного и Вечного и составляет его суть. Интерпретация немецкого переводчика только подтверждает мысль о многоплановости романа.

Возвращаясь к вопросу об аллюзиях и реминисценциях в произведениях Кавабата, следует отметить, что есть все основания полагать, что "шифрование" содержания произведения и его идеи в цитатах, в именах героев, в его названии, создающее ассоциативный план, не случайно и является одним из творческих приемов, характеризующих произведения Кавабата Ясунари.

К этому приему Кавабата прибегает уже в написанных в 30-е годы, т.е. до "Снежной страны", "Рассказах об Асакуса". "Рассказы об Асакуса" - это цикл произведений, в которых рассказывается о тяжелой жизни озлобленных, разочарованных людей, которые пытаются забыть свои горести, предаваясь сомнительным развлечениям в злачных местах токийского квартала Асакуса.

При взгляде на названия рассказов, входящих в этот цикл, в глаза бросается повторение в них иероглифов "курэнай" и "акаи" - означающих "алый", "красный".

"Асакуса курэнаидан" (букв. "Алые группы из Асакуса") рассказ, который переводят как "Бродяги из Асакуса", "Общество красных поясов из Асакуса" - "Асакуса ака оби кай", "Румяна Асакуса" - "Асакуса кути бэни". И похоже это не случайно.

Еще в древности, во времена, когда слагались танка, составившие антологию "Манъёсю", упоминание алого цвета в поэзии не было редкостью. Алый цвет ассоциировался со столичной жизнью, с ее блеском, а также нищетой и суетой.

Красители, добываемые из цветов бэнибана (иероглиф "бэни" имеет также чтение "курэнай" - алый), были значительно менее стойкими по сравнению с черными и красные ткани быстро линяли. Поэтому "красный" цвет стал также символом недолговечности, преходящести, каким и воспринимался этот мир.

Таким образом, употребление слова "красный" аналогично употреблению слова "уки" - плывущий и также вызывает мысль о недолговечности, бренности этого мира или как его называли в период позднего средневековья - укиё. Красочный мир фокусников, танцовщиц и городских бродяг токийского квартала Асакуса во многом напоминал мир, запечатленный на гравюрах укиёэ и в рассказах укиё дзоси.

Можно было бы привести немало примеров того, как Кавабата обыгрывает устойчивые понятия, омонимию и полисемию слов, характерную для японского языка омофонию и многое другое для создания ассоциативного плана, равно как, рассматривая преемственность связи творчества Кавабата с национальной художественной традицией, можно было бы выделить аспекты, связанные с особенностями традиционного мировосприятия. Однако, все это, хотя и немаловажные, но частности. В данном сообщении представилось необходимым остановиться на том общем, что характеризует его творческую манеру как писателя традиционного толка.